Творческая биография

Александра Бруй – прозаик, редактор. Родилась в Каракалпакской республике (Узбекистан) в 1988 году, живет в Туле. Окончила Тульский государственный университет. Резидент и член рабочей группы «Переделкино». Участвовала в летней литературной школе «Свободное слово» (Армения), творческих проектах АСПИР. Публиковалась в журналах «Новый мир», «Знамя», «Дружба народов», Esquire, «Большой город» и др.

Автокомментарий

Главные темы моих текстов – стыд и тишина, страх и преодоление инертности. Главные герои – милые загнанные люди: такие каждый день проходят мимо или кивают нам, кормят ничью собаку, сидят в больничных очередях. Но, в общем, ждут, что все изменится, или они изменят. Только закончат пару дел.
Референсом к рассказу «Что сделает Лара П.» стала интерактивная инсталляция «Мать-Земля» Полины Штанько. Художница размышляет о растущей эксплуатации природных ресурсов. Вслед за ней я всматриваюсь в темы «больших целей», подмены и поиска смыслов, привычку человека «объяснять все». Ну кто хоть раз не пытался подобрать ключ к тому или иному событию? Одни – чтобы разобраться и принять, другие – перестать бояться и получить иллюзию контроля.
Лара П. выдумывает сказку и теряется в ней. Бродит в повторах и отражениях, ведет дневник. Она ненадежный рассказчик для себя самой и освободится, лишь заметив это.

Что сделает Лара П.?

У одной женщины повторилось трижды, и она подумала: как в сказке. Только это был не рецидив, что-то в гормонах, плюс-минус, отличалось. Ей так сказал врач и обнял. Они были теперь знакомы сто лет. Она стала для него интересный случай. Обнимаясь, женщина повозила ладонью по белой спине врача.
– Ну ладно, ладно.
Бывает, не веришь ни во что, а бывает, крупная капля дождя падает на очки, и говоришь: «Спасибо, господи». Или иногда вдали заметил домик с прудом. Подходишь, а вместо воды – забор, блестящий стальной профлист. Но ты-то веришь в пруд.
Так и у этой женщины случалось, нужно было только замечать. Но она была гуманитарий по складу ума и методист в детском саду, поэтому разбиралась в чуде.
Потом пришла болезнь. И женщина замолчала в небо, в стальной блестящий забор, глазами в дыру: что это, зачем?
Жгло кожу под носом.
Снимок грудной клетки дрожал в руке и напоминал распятие: ключицы, столб. Серая путаница в районе легких.
Но женщина не умерла, а, наоборот, завела дневник. Писала шепотом:
«У Феди Д. падучая. У Саши С. семинома. Лара П. тоже еще напишет книгу. Или издаст руководство по воспитанию души».
Женщина, то есть эта Лара П., то есть я, читала вслух дневник, сидя перед снимком. Окно красиво подсвечивало.
Не серая путаница, а Млечный Путь. Микросплетения смыслов.
Вот хотя бы три из них:
1.             Все знают, что испытание дается человеку не просто так. Это как бы уникальный шанс.
2.             В очереди перед дверью врача говорили о травнике, тот бывший травматолог, то есть человек с медобразованием. Какой-то болотный лес, и невозможно попасть. Предчувствовалось сочетание знаков.
3.             Корова у пруда, Лара встретила тогда. Стояли, смотрели в глаза. Потом корову спрятала за забор тетка, и гремело ведро, будто в него швыряли щебенку. Доили вымя. Ой, грудь. В Ларином дневнике такая запись: «Корова – символ благоденствия».
Плюс проявлялись всякие невидимые вещи: звон колокольчика, радуга в ванной, голос в случайной форточке: «Там, короче, хэппи энд». Жизнь была выпуклой и сентиментальной. Лара не плакала – рассасывала на языке. Тряслась от нежности, лежа под капельницей цвета говяжьей крови.
Весь огромный смысл мира вошел в Лару и остался. Мир сузился, и мир расширился. Щекотался парик.

Что делала Лара П., когда лечилась в первый раз?

Она не помнит. Выписывала из дневника места, где очень точно говорила о жизни. Давала советы. Там был пример про друга, лысого в тридцать пять лет с помощью опасной бритвы. И он сказал:
– Лар, я так боюсь.
Она задрала свитер, где вместо соска – шов. Дальше описывался смысл урока:
«У Лары П. резекция и бодрость, у Гоши Т. кризис среднего возраста».
Рукопись Лара отправила в журнал «Пламя» и в какой-то религиозный. Съездила на Тихвинское кладбище, чтобы посидеть на лавочке. «А́ще зе́рно пшени́чно па́дъ на земли́ не у́мретъ, то́ еди́но пребыва́етъ: а́ще же у́мретъ, мно́гъ пло́дъ сотвори́тъ», – читала с улыбкой.

Что делала Лара П., когда лечилась во второй раз?

Сожгла дневник, особенно места, где с таким апломбом говорится о смысле жизни. Завела новый – про диалоги в больнице.
– Я за вами буду, да?
– Приблизительно.
Лара отворачивалась от окон, не гуляла в дождь.
Вы́резала два кружка из снимка с грудной клеткой. Вычеркнула из дневника «я», писала в третьем лице, словно рассказ о ком-то. Новый парик выглядел настоящей прежнего.
Она прочла у одного писателя, что болезнь – это подавленная эмоция, и втайне обнимала себя как обнимают детей: ну кто обидел? Не бойся.
К микросплетениям добавилась вина. Что Лара упустила? Что-то не выучила в смыслах, и – вот.
Здорово, что молочных желез у Лары всего две. В химиотерапевтическом бреду ей снилась корова.

Что сделает Лара П., если вылечится в третий раз?

Врачи не любят сказки, и ее никто не ждал. Но Лара ведь гуманитарий.
Вот на врачебном консилиуме доктор обнял ее, и она сказала: ладно, ладно.
– Но мы что-нибудь найдем для вас.
Врач употребил формулировку «накопленная кардиотоксичность». Лара не стала записывать за ним. Она будет ждать решения, они запросят, они будут узнавать. Она, кивая, мычит.
Вот сказка кончается, а какой в ней смысл?
– Женщина, лучше? – брызгают в лицо. Капля ползет. Кто-то трет очки.
– Лучше, лучше, – Лара размышляет. Если смысла нет, можно и пожить?
Вот вышла от врача и написала другу: как тот справляется? Хочет ли поговорить?
И что-то про пожар она написала тоже, в сказке пожары шли. Но этого у Лары в дневнике нет, и я не знаю.